История Луганщины

Василий Павлов: «Восемьсот дней был на передовой и мог быть убит в любую минуту»

22 июня 1941 года для нашей страны начались самые тяжелые и страшные 1418 дней в ее истории, завершившиеся взятием Берлина и победной операцией против японских войск на Дальнем Востоке. Время неумолимо, с каждым годом свидетелей тех событий всё меньше. Тем ценнее становятся их воспоминания и память о них самих. Приведенное ниже интервью с жившим в Луганске ветераном той войны Василием Владимировичем Павловым было записано в 2009 году. Полностью его можно найти на интернет-ресурсе «Я помню», где собраны воспоминания участников Великой Отечественной.

- Родился я в России, в Курской области, до войны жил с родителями на Кубани. Воевал на пяти фронтах: Южном, 4-м, 3-м, 2-м Украинских и 1-м Белорусском. Принимал участие в десяти наступательных операциях: на Миус-фронте, Донбасской, Одесской, Крымской, операции «Багратион» в Белоруссии, Будапештской, Брновской, Пражской. Прошел 12 тысяч километров боевого пути в составе 4-го Кубанского казачьего кавалерийского корпуса от Кубани до Праги. На войне остался жив, смерть миновала меня, хотя воевал я исправно, восемьсот дней был на передовой и мог быть убит в любую минуту. Такова моя судьба - уцелеть. В годы Великой Отечественной войны остаться в живых - это просто чудо. Теперь я верю, что есть- таки на свете чудеса. Был дважды ранен, дважды контужен. И вот остался жив.
- Расскажите о своих первых боях, какое они у вас оставили впечатление?
- В августе сорок третьего мы вошли в прорыв на Миус- фронте в районе Амвросиевки Донецкой области. Пехота пробила брешь в обороне немцев, а мы через нее проскочили на оперативный простор и пошли на юг, к Азовскому морю, с задачей блокировать с тыла Таганрог и не дать возможности немцам отступить. Наш полк оторвался от остальных частей дивизии и в полном окружении вел бои под Таганрогом с немецкой пехотной дивизией.
Где-то на второй день мы выскочили на огневые позиции немцев. Получилось так, что нас с утра несколько раз бомбили немцы, а затем еще наши налетели и по нам отбомбились. И вот где-то во второй половине дня немцы пошли в психическую атаку. Им обязательно нужно было прорваться. С востока их наш фронт выдавливает, а в тылу мы стоим. Расположились на оставленных немцами оборудованных позициях. По тем окопам можно было до Ворошиловграда добраться, ни разу не вылезая оттуда. Немцы два года здесь оборону готовили. Вся сила артиллерии была сосредоточена на наступающих. Обычно минометы ведут огонь с закрытых огневых позиций, а в этом случае минометчики могли видеть, куда они стреляют.
Часа два мы по ним били. Немцы наступают лавиной, с засученными рукавами, расстегнутыми воротничками, без головных уборов, кричат, гранаты бросают, ужас наводят, а когда мы взяли пленных, оказалось, что они пьяные были. Всю ночь пили шнапс, а потом - в атаку. Выбора у них не было: или погибнуть, или прорваться. Поле перед нами стало серым от их мундиров. И тут появились танки, и один из них идет прямо на мое орудие. Танк этот я подбил, а другие расчеты - еще четыре. Атака захлебнулась. Немногим удалось просочиться в сторону Мариуполя.
Командир немецкой пехотной дивизии узнал, что перед ним сильная кавалерийская часть. Мы - 138-й кавалерийский полк, а на Кавказе эта немецкая часть встречалась в боях с 38-й казачьей дивизией. Но немцы почему- то решили, что перед ними та же дивизия, с которой они встречались на Кавказе, где они сильно друг друга пощипали. Ко-мандир нашего полка, узнав об этом, дал им телеграмму: «Прошу сдаваться в плен. Командир казачьей дивизии Минаков». На следующий день с утра от немцев к нам прибыли два офицера, и где-то в середине дня подъехал командир дивизии вместе с офицерами штаба и сдался в плен. Но когда он узнал, что сдался в плен кавалерийскому полку, он чуть с ума не сошел.
За этот первый бой и подбитый танк я был награжден медалью «За отвагу».
- Как складывались отношения с командирами, со своим расчетом?
- Мы на фронте не замечали разницы между командиром и солдатом. У нас была такая дружба, что каждый солдат уважал своего командира, а командир - каждого солдата. Ели из одного котелка; если командир получал офицерский паек, а там еще папиросы или сигареты, то он сразу раздавал свой паек солдатам.
- Существует мнение, что кавалерийские части в условиях той войны были анахронизмом, отжившим свой век неэффективным родом войск. Согласны ли вы с этим?
- Немцы тоже имели кавалерийские части. А советских кав- дивизий в годы войны было 82,
из них 17 - гвардейские. Конечно, многим нашим командирам казалось, что кавалерия устарела и ее нужно расформировывать, но она очень помогала нашим войскам. Как раз грязь, распутица - ни проедешь, ни пройдешь. Танки не идут, а кавалерия проходит. Кавалерийский корпус - до 50 тысяч лошадей и механизированный корпус - танки и пехота на автомобилях, зенитчики, «катюши», минометные полки, приданная артиллерия и так далее. И представьте, что вся эта махина заходила в немецкие тылы.
Мы напрямую подчинялись командованию фронта и потому в боях решали свою судьбу сами - куда наступать, куда скрыться. В Белоруссии, под Брестом, мы попали в окружение. Командующий нашей конно-механизи- рованной группой Плиев не пошел обратно в сторону нашего фронта, а повел нас, наоборот, вглубь, в тыл к немцам. Там, во-первых, нет больших вражеских сил, во-вторых, мы в таких условиях сами себе хозяева: забрались глубоко в тыл, заняли круговую оборону и стояли насмерть. И таких примеров я могу привести много.
- Какие бои были для вас самыми тяжелыми?
- Легких боев не бывает, это всегда тяжело. Больше всех мне запомнился первый бой под Таганрогом и последний - под Прагой и Брно. Бои там были тяжелые. Невозможно было поднять в атаку эскадроны, их сразу секли пулеметы. А мы вели прямой наводкой огонь по позициям немецких пулеметных расчетов. Я вижу в бинокль, что пулемет бьет где-то из-за кустов, даю наводку своему расчету, и наш снаряд разрывается в этих кустах. Пулемет замолкает, и наши эскадроны поднимаются в атаку. Вдруг пулемет опять начал вести огонь. Я опять даю наводку расчету, и тут мне то ли снайпер, то ли автоматчик простреливает руку.
Меня отвели в наш полевой госпиталь, но не успели мне сделать перевязку, как раздалась команда «воздух!», и мы спрятались в подвале. После того как пролетели немецкие самолеты, к госпиталю подогнали два сту- дебекера и начали грузить туда всех раненых. Тяжелораненых положили на пол кузова, а легкораненые ехали сидя. Меня посадили у самого края, чтобы я следил за дорогой. И тут к госпиталю подъезжают две подводы с тяжелоранеными: одному из них оторвало ноги, другому - руки, у третьего живот распорот. Спрашиваю: «Что случилось?» Оказывается, это второй расчет нашей батареи подорвался на мине. А как получилось: так как я был ранен, а я был в расчете первого орудия, наша пушка шла не первой, а в хвосте, вперед пошел второй расчет и попал на мину. И тогда меня охватил страх: ведь если бы меня не ранило, первыми пошли бы мы...
- Как для вас закончилась война?
- О, это целая история. После ранения под Брно я лежал в госпитале, который располагался в бывшей школе на трех этажах. На первом этаже лежали тяжелораненые, на втором - средней тяжести и на третьем - с легкими ранениями, куда я и попал. Вот как-то ночью лежу, вдруг поднялся страшный грохот. Били из всего, чего можно было. Первая мысль: мы попали в окружение. Так подумал не только я, многие тогда запаниковали, и мы с третьего этажа ринулись к выходу из госпиталя. Помню, как на лестнице столкнулся с раненым на костылях со второго этажа. Увидев меня, он стал просить: «Братушка, не бросай!» А нужно сказать, что у нас всегда было сильным фронтовое товарищество. Ты всегда знал, что тебя не бросят даже на поле боя. Сколько раз меня вытаскивали, скольких мне пришлось вытаскивать на себе! Естественно, и его я бросить не мог, и вот мы вместе с ним спустились вниз и вышли на улицу.
- Недалеко от госпиталя был монастырь женский. Так вот, наши раненые, кто был в состоянии, конечно, туда ныряли иногда. Ну а старшина их отлавливал и на гауптвахту сажал. И когда объявили, что война закончилась, он всех их с «губы» выпустил. Мы вышли на улицу, а они нам навстречу бегут и кри-чат: «Победа! Победа»! Тут, конечно, мы всё и поняли.
- Меня хотели потом отправить в Москву на парад Победы, но не судьба. Так как я был ранен в руку, и она еще нормально не работала, а там нужно было с саблей управляться, меня на парад не стали брать.

Василий Павлов: «Восемьсот дней был на передовой и мог быть убит в любую минуту» // Жизнь Луганска. – 2023. – 28 июн.